речь даже не шла. Кое у кого были напялены поверх полушубков старые, доставшиеся, видно, еще от дедов-прадедов безрукавныые копытные латы, или кожаные с нашитыми железными бляхами рубахи. У некоторых имелись щиты, такие же древние, как и копытные доспехи. Как они будут держать удар, то бабка надвое сказала. Шлемов не было — меховые шапки. Ратьша только горестно головой покачал, при виде таких защитников.

— Ничего, снятые с мертвых и раненых на них наденут, — словно прочитав мысли Ратислава, произнес, ни к кому не обращаясь, Годеня. — И оружие ихнее отдадут.

— Если время татары дадут для того, — уронил, едущий позади, Гунчак.

Ратьша согласился с половцем — когда татары ворвутся в город, времени на переодевание и перевооружение просто не будет. Да и убитые с ранеными, скорее всего, останутся на занятых врагом улицах, как с них доспех снимешь? Согласился, но вслух ничего говорить не стал. Княжич и его меченоши заспорили об увиденных на простолюдинах доспехах и оружии. Ратислав к их разговору особо не прислушивался.

Шум сражения, по мере приближения к напольной стене, все возрастал. Скоро говорить стало невозможно, только кричать и разговор увял сам собой. Подъехали к Исадским воротам. Постояли, глядя на кипящую в проломах по обеим ее сторонам, схватку. Строго говоря, видели снизу они не слишком много: суету на крышах осадных клетей, толпящихся там же запасных и колышащиеся спины задних рядов воинов, держащих проломы. До того места, где они стояли, вражьи стрелы не долетали. Постояли, посмотрели. Похоже, здесь угрозы прорыва пока что не было. Тронули коней в сторону большого пролома между Исадскими и Ряжскими воротами. Тут суеты и народу было гораздо больше. Шума, соответственно, тоже. Вроде, прорыва тоже не намечалось. Двинулись к воротам Ряжским.

А у Ряжских, когда они подъехали, приступ как раз закончился, и царила почти что тишина, если не считать шума сражения, долетающего сюда от большого пролома. Еще грохал в ворота таран. В Исадские ворота, вспомнил Ратьша, он тоже бил, только удары за шумом сражения были слышны плохо. Так ничего и не смогли сделать с таранами защитники города.

К ним подъехал десятник из сотни Дарко, который наблюдал за ходом приступа и должен был послать за помощью, если дела на стене сложатся совсем плохо. Доложился Ратиславу. Тот поинтересовался, как тут что было. Десятник ответил. Ничего нового не сказал, кроме того, что здесь, у Ряжских ворот уже отбили пять приступов, и потери рязанцев вместе с ранеными перевалили за полторы сотни. Много. Очень много. Если так будет и дальше, к полудню, если не к утру, на стены придется ставить смердов и горожан, а значит с ними, необученными угроза прорыва возрастет многократно. На гребне вала усилился шум. Всколыхнулись спины воинов, закрывавших пролом. Новый приступ? Похоже… Да, не дают татары защитникам города вздохнуть.

— Оставайся здесь, следи, — сказал Ратислав десятнику, спешиваясь. — А мы на башню, глянем оттуда, что и как.

Всей кучей поднялись на верхний ярус воротной башни. Крыша на ней была снесена еще в самом начале обстрела. Доски и бревна от остатков крыши поскидали вниз, чтобы не мешались под ногами. Сейчас почти в самом центре боевой площадки стоял котел наполовину наполненный горячей жидкой смолой. Рядом лежал громадный черпак на длинной ручке и горка камней приличных размеров — двоим мужчинам с трудом поднять. На площадке находилось с десяток воинов и примерно столько же неодоспешенных помощников из горожан и смердов. Все они укрывались за закрепленными на остатках заборол ростовыми пехотными щитами.

— Поберегись! Стрелы! — крикнул вновь прибывшим десятник, начальствующий здесь на боевой площадке башни.

Предупреждение было не лишним — сюда на верхний ярус навесом залетали стрелы. Залетали не часто, да и убойная сила у них была не слишком велика — высоко и далеко даже для тугих монгольских луков, но, если угодит такая в незащищенное место, ранит серьезно, а если сильно не повезет, может и погубить. Прикрывшись щитами, подошли к краю боевой площадки, смотрящему наружу за крепостную стену, глянули вниз, на неутомимо бьющий в ворота, таран. Сброшенные на него камни и бревна видимых повреждений не нанесли. Налитая на крышу и подожженная смола горела, но как-то вяло и было ее немного, видно, большая часть стекала на землю с двускатной крыши, плавя лед и снег вокруг тарана.

— Чего так плохо горит!? — зло крикнул Ратьша здешнему десятнику. — Лейте еще!

Не дожидаясь приказа десятника, один из горожан (судя по одежде) метнулся, пригибаясь, к котлу, подхватил черпак, зачерпнул смолы, все так же пригибаясь, просеменил к краю башни, примерился и опрокинул содержимое черпака на крышу тарана. Попал хорошо — совсем рядом с горящей уже на крыше смолой. Новая порция горючего занялась быстро, взметнув вверх язык коптящего пламени, потрескивая и шкворча на мокрых, оттаивающих под жаром шкурах.

— Хорошо! — кивнул Ратьша. — Давай еще!

Мужик снова метнулся к котлу.

— Поберегись! — опять крикнул десятник.

Поток стрел, летящих в защитников башни, внезапно усилился — не понравилась татарам очередная попытка поджечь их таран. Стрелы с глухим стуком втыкались в доски настила и щиты. Сразу две нашли возящегося возле котла мужика. Одна глубоко воткнулась в незащищенную спину, другая в затылок, пробив мохнатую енотовую шапку. Тот без звука ткнулся ничком в настил, едва не угодив головой в котел, судорожно задергал ногами, зашарил руками, словно ища что-то. Третья стрела, попавшая ему точно под левую лопатку и пригвоздившая к полу, прекратила мучения. Через какое-то время поток стрел ослабел.

— Ну! — крикнул десятнику Ратислав. — Лейте еще! Чего ждете! Эдак никогда не зажжете!

Десятник окинул взглядом своих людей. Те ежились и отворачивались. Он уже сдвинул круглый щит за спину, собрался, видно, лить смолу сам. Но его опередил Первуша. Забросил треугольный щит для конного боя за спину, метнулся к котлу, подобрал черпак, зачерпнул, споро подбежал к краю боевой площадки, опрокинул смолу вниз. Не задерживаясь, кинулся обратно к котлу, еще черпнул, подбежал к краю, добавил в разгорающийся огонь новую порцию смолы. Снова к котлу…

Снизу полыхнуло. Пламя достало почти до середины высоты башни. Запахло паленым волосом — занялись оттаявшие шкуры? И тут же опять ударил дождь из стрел. Первуша, не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы, продолжал сновать от котла к краю боевой площадки и опрокидывать во все разгорающееся внизу пламя за черпаком черпак. Стрелы пока что каким-то чудом миновали его. Потом он приостановился у котла, качнул его, ухватившись рукой за край.

— А ну, кто поможет! — крикнул он укрывшимся за щитами.

Поднялся один из